Известие Ибн Фадлана о купцах "ар-рус"

Ибн Фадлан и его путешествие в Волжскую Булгарию

В средневековой арабской литературе есть замечательное произведение – «Записка» Ахмеда ибн Фадлана (полное имя Ахмед ибн Фадлан ибн аль-Аббас ибн Рашид ибн Хаммад).

21 июня 921 года из Багдада двинулось в далёкий путь посольство халифа аль-Муктадира (908-932 гг.). Оно держало путь на север, в Волжскую Булгарию, занимавшей земли нынешнего Татарстана. Правитель этого тюркского государства, желая освободиться от власти Хазарского каганата, искал помощи у багдадского халифа. Взамен он выражал готовность признать ислам государственной религией и просил халифа прислать мусульманских наставников и строителей для возведения в его стране мечетей и военной крепости. Ну и, конечно, булгарский хан хотел получить от своего нового сюзерена деньги – серебряные дирхемы и динары, магический блеск которых в то время очаровывал купцов, воинов и государей на огромном пространстве от Балтики до Индии.

Халиф, в свою очередь, рассчитывал получить от союза с булгарским ханом славу ревнителя веры и большие торговые привилегии. Деньги для хана Волжской Булгарии – 4000 динаров – аль-Муктадир приказал взять у своего вассала, правителя Хорезма, однако тот, по приезде послов, отказался выдать требуемую сумму.

Огромный посольский караван насчитывал почти 5 тыс. человек и больше 3 тыс. лошадей и верблюдов. Во главе его стоял придворный евнух Сусан ар-Расси. Толмачами были тюрок Такин и славянин, чье имя Ибн Фадлан передает как Фарис или Барыс (вероятно, Борис). Свою дипломатическую роль Ибн Фадлан описал в следующих словах: «И был избран я для прочтения ему (булгарскому хану) письма и передачи того, что было подарено ему»; кроме того, он должен был наблюдать над своими спутниками. Это означало, что фактическая ответственность на ведение дел и конечный исход предприятия ложилась именно на его плечи.

Посольству предстояло преодолеть более четырех тысяч километров. Оно было оснащено всем необходимым для столь далекого перехода, в том числе большими мешками из верблюжьей кожи для переправы людей и вещей через реки.

Послы халифа двигались не наугад, а следовали торговым путем, по которому вот уже больше столетия арабские и персидские купцы попадали на торговые рынки нижней и средней Волги, где приобретали драгоценную северную пушнину, ценимую на Востоке одежду из льна и дешевых рабов. Маршрут этот пролегал через города Северного Ирана Рей и Нишапур в Бухару, оттуда назад к Амударье, потом вниз по этой реке до столицы Хорезма Кяс; далее к Джурджании (Старому Ургенчу, на территории нынешнего Узбекистана) и, наконец, на север к берегам Волги.

В конце марта 922 года багдадские послы прибыли в страну тюрок-огузов, кочевавших тогда в областях Западного Казахстана. Огузы славились как чрезвычайно воинственный и дикий народ, и многие участники посольства побоялись ехать дальше.

Ибн Фадлан видел среди огузов таких, которые владели десятью тысячами лошадей и ста тысячами голов овец. Но были у них и бедняки, выпрашивавшие на дороге лепешку хлеба.

Среди огузской знати наибольшее влияние имел начальник войска Атрак. Ибн Фадлан поднес ему богатые подарки. Атрак радушно принял посольство, но на предложение принять ислам осторожно сказал, что даст ответ, когда послы будут ехать обратно. Между тем старейшины огузов размышляли вовсе не о принятии ислама, а о том, как поступить с послами: то ли разрезать каждого из них пополам, то ли ограбить подчистую или же отдать их хазарам в обмен на пленных огузов. Но все-таки гостеприимство в конце концов взяло верх, и Ибн Фадлан со своими спутниками получил возможность продолжить путь дальше. Таким образом, в стране огузов посольство потерпело полную неудачу и было радо, что смогло благополучно выбраться оттуда.

Проследовав через пограничную область враждебно настроенных башкир (в Южном Приуралье), посланники халифа в мае 922 года добрались до Волжской Булгарии.

Вахид Р. Приезд Ибн Фадлана в Булгары

Во главе этого многонационального государства, социальная верхушка которого состояла из тюрок-булгар, стоял хан Алмуш-элтабар, человек «очень толстый и пузатый», по описанию Ибн Фадлана. Он восседал на троне, покрытом византийской парчой, и в его присутствии все, включая его родню, обязаны были снимать шапки и принимать почтительную позу. Подвластное население платило ему подати: с каждого дома шкуру соболя, обязательные подношения с каждого свадебного пиршества, десятую часть привозимых товаров и часть военной добычи.

Когда до ставки булгарского хана оставалось не больше суток пути, посольство встретили четыре подвластных Алмушу-элтабару князя, а также его братья и сыновья. Сам повелитель булгар выехал навстречу послам на расстоянии двух фарсахов (12 километров) от своей ставки. В последующие три-четыре дня в ставку Алмуша-элтабара с разных сторон Булгарии собрались князья его земли, предводители и жители страны, чтобы слушать всенародно чтение письма повелителя правоверных.

На торжественной аудиенции, данной посланникам халифа, булгарский хан официально признал ислам государственной религией. Однако через три дня он вызвал к себе Ибн Фадлана и потребовал обещанные халифом 4000 динаров для постройки крепости. Но у того, как мы знаем, не было этих денег, а без них ни о каком тесном союзе с халифом владыка булгар говорить не хотел.

Результаты посольства были неутешительными. Огузы не приняли ислам, булгарский хан, не получив денег на постройку крепости, разуверился в помощи халифа и предпочел союзу с Багдадом тесную связь с мусульманскими государствами Средней Азии.

Зато дорожных впечатлений было хоть отбавляй. Ибн Фадлан подробно описал все, что видел собственными глазами со времени своего выезда из Багдада. Его сообщения касаются многих народов и государств Средней Азии и Поволжья, давно исчезнувших с лица земли.

Известие о русах

Для историков Древней Руси особую ценность представляет то, что в Волжской Булгарии Ибн Фадлан наблюдал прибывших туда купцов-русов. Этот любознательный и наблюдательный человек буквально впился в них глазами, благодаря чему мы имеем ряд драгоценных сведений об образе жизни наших далеких предков, их верованиях, погребальном обряде, внешнем облике.


Первым впечатлением Ибн-Фадлана было восхищенное удивление. «Я видел русов, - пишет он, - когда они прибыли по своим торговым делам и расположились на берегу реки Атиль (Волги. – С. Ц.). И я не видел людей с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, румяны, красны. Они не носят ни курток, ни кафтанов*, но носит какой-либо муж из их числа кису, которой он покрывает один свой бок, причем одна из его рук выходит из нее наружу. И при каждом из них имеется топор, меч и нож. Мечи их плоские, с бороздками, франкские. И от края их (русов. – С. Ц.) ногтя и до шеи они покрыты изображениями (татуировкой. – С. Ц.) деревьев и тому подобного».

* Далее мы увидим, что умерший знатный рус будет облачен именно в куртку, кафтан, шаровары и меховую шапку. Вероятно, русы, которых видел Ибн-Фадлан, прибыли в Среднее Поднепровье относительно недавно и еще не полностью усвоили местные обычаи.

Однако, войдя в жилище русов, чистоплотный араб не смог сдержать своего отвращения. Эти люди - «грязнейшие из тварей Аллаха», восклицает он, ибо они «не очищаются от испражнений, ни от мочи, и не омываются от половой нечистоты и не моют своих рук после еды…» Живя сообща в одном деревянном доме по десять-двадцать человек, они совокупляются со своими женами или рабынями на глазах друг у друга и ничуть не смущаются и не оставляют своего занятия, если в эти минуты к ним в дом заглянет чужестранный купец. Они, правда, моются не после, а перед едой, - но как! «И у них обязательно каждый день умывать свои лица и свои головы посредством самой грязной воды, какая только бывает, и самой нечистой, а именно так, что девушка приходит каждый день утром, неся большую лохань с водой, и подносит ее своему господину. Итак, он моет в ней обе свои руки и свое лицо и все свои волосы. И он моет их и вычесывает из гребнем в лохань. Потом он сморкается и плюет в нее и не оставляет ничего из грязи, но все это делает в эту воду. И когда он окончит все, что ему нужно, девушка несет лохань к тому, кто сидит рядом с ним, и этот делает подобно тому, как делает его товарищ. И она не перестает переносить ее от одного к другому, пока не обойдет ею всех в доме, и каждый из них сморкается и плюет и моет свое лицо и свои волосы в этой лохани».

Удачная торговля зависела у русов от расположения богов. Сразу после того, как их ладьи причаливали к волжской пристани, каждый купец отправлялся совершать жертвоприношение. Святилище русов располагалось под открытым небом. Оно представляло собой некий участок земли, усеянный воткнутыми резными «деревяшками», верхняя часть которых грубо изображала подобие человеческого лица. Эти идолы торчали из земли в строгом строевом порядке: в первом ряду – самые маленькие, во втором – повыше, в третьем – еще более высокие и т. д. Подойдя к ним, рус перечислял все привезенные им товары, после чего оставлял свои дары - хлеб, мясо, лук, молоко и какой-то хмельной напиток – и произносил примерно следующее: «О, мой господин, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца с многочисленными динарами и дирхемами, и чтобы он купил у меня, как я пожелаю, и не прекословил бы мне в том, что я скажу». Если тем не менее покупатель не находился, подношения повторялись вновь и вновь, сопровождаясь все более униженными просьбами. Когда же товар быстро расходился, рус благодарил своих богов тем, что забивал некоторое количество овец и рогатого скота, разбрасывал лучшие куски мяса перед деревянными идолами, а головы жертвенных животных вешал на сами деревяшки.

Впрочем, торговые неудачи случались крайне редко. Жены русов щеголяли драгоценными монистами, и вот что удалось выяснить Ибн-Фадлану о происхождении этих украшений: «На шеях у них (женщин. – С. Ц.) мониста из золота и серебра, так как, если человек владеет десятью тысячами дирхемов, то он справляет своей жене одно монисто, а если владеет двадцатью тысячами, то справляет ей два мониста, и таким образом каждые десять тысяч, которые у него прибавляются, прибавляются в виде мониста у его жены, так что на шее какой-нибудь из них бывает много монист».

Вообще все без исключения обычаи и нравы русов несли на себе печать варварской простоты. Заболевшего предоставляли его судьбе: «И если кто-нибудь из них заболеет, то они забивают для него шалаш в стороне от себя и бросают его в нем, и помещают с ним некоторое количество хлеба и воды, и не приближаются к нему и не говорят с ним, но посещают его каждые три дня, особенно если он неимущий или невольник. Если же он выздоровеет и встанет, он возвращается к ним, а если умрет, то они сжигают его. Если же он был невольником, они оставляют его в его положении, так что его съедают собаки и хищные птицы». Преступников ожидала скорая и немудреная расправа: «И если они поймают вора или грабителя, то они ведут его к толстому дереву, привязывают ему на шею крепкую веревку и подвешивают его на нем навсегда, пока он не распадется на куски от ветров и дождей».

Ибн-Фадлан признается, что ему чрезвычайно хотелось увидеть воочию погребение знатного руса, потому что ему рассказывали об этом обряде необычайные вещи. Ему повезло: через некоторое время до него дошло известие «о смерти одного выдающегося мужа из их числа». Ибн-Фадлан поспешил на похороны. Это была долгая, многодневная церемония. Вначале покойника на десять дней положили в вырытую под землей камеру, покрытую настилом; принадлежащий ему корабль был вытащен на берег и водружен на большой деревянный помост. Имущество умершего было поделено на три части: одна осталась у его семьи, две другие были употреблены на пошив дорогих погребальных одежд – «шаровар и гетр, и сапог, и куртки, и кафтана парчевого с пуговицами из золота», и «шапки из парчи, соболевой», - а также на приготовление в неимоверном количестве горячительного напитка.

Но самым важным делом для семьи покойного было найти среди его многочисленных рабынь и наложниц такую, которая бы согласилась умереть вместе со своим господином. Решение принималось девушками добровольно; правда, взять назад роковое обязательство было уже невозможно – этого не допустили бы родственники умершего. В данном случае никаких осложнений не возникло – девушка быстро нашлась и ее поведение до самого конца оставалось безупречным: она «каждый день пила и пела, веселясь, радуясь будущему». Две приставленных к ней служанки всячески обхаживали обреченную, вплоть до того, «что они иногда мыли ей ноги своими руками».

Когда же пришел день погребения, на корабль с утра была принесена скамья, которую покрыли «стегаными матрацами и парчей византийской и подушками из парчи византийской». Рядом со скамьей встала старуха; Ибн-Фадлан пишет, что ее «называют ангел смерти», ибо она «убивает девушек». Эта женщина показалась ему «толстой и мрачной ведьмой». Вслед за тем покойник был вынут из погреба, переодет, перенесен на корабль и помещен в сидячем положении в специально устроенной палатке или кабине. Вокруг него разбросали благовонные растения, пищу, оружие, мясо забитых лошадей, коров, собаки, петуха и курицы. В это время обреченная на смерть девушка ходила по домам родственников и знакомых умершего, которые по очереди сочетались с ней в знак любви и уважения к ее господину. После полудня ее подвели к приготовленному заранее сооружению – двум столбам с перекладиной. Она трижды при помощи мужчин взбиралась на верхнюю перекладину и, сидя там, что-то говорила. Ибн-Фадлан обратился за разъяснениями к переводчику, и тот сказал: «Она сказала в первый раз, когда ее подняли, - вот я вижу моего отца и мою мать, - и сказала во второй раз, - вот все мои умершие родственники сидящие, - и сказала в третий раз, - вот я вижу моего господина сидящим в саду, а сад красив, зелен, и с ним мужи и отроки, и вот он зовет меня, так ведите же к нему». Таким образом, странное сооружение оказалось воротами в потусторонний мир, и девушка трижды заглянула в него.

На палубе корабля девушке дали выпить два кубка, чтобы она опьянела. Затем старуха ввела ее в палатку. Мужчины, стоявшие вокруг корабля, принялись стучать деревянными палками по щитам, чтобы не был слышен звук ее крика, иначе «взволновались бы другие девушки, и перестали бы искать смерти со своими господами». Шестеро помощников «ведьмы» схватили жертву за руки и за ноги, накинули на шею девушки петлю и стали душить, между тем как сама «ведьма» несколько раз вонзила ей в ребра кинжал с широким лезвием. Когда все было кончено, ближайший родственник мертвеца, - совершенно голый, но, вопреки ожиданиям, прикрывавший рукою не детородные части, а анус, - с факелом в руке приблизился задом наперед к кораблю и зажег подпал. «Не прошло и часа, как превратился корабль и дрова, и девушка, и господин в золу, потом в мельчайший пепел. Потом они построили на месте этого корабля, который они вытащили из реки, нечто подобное круглому холму и водрузили в середине его большую деревяшку белого тополя, написали на ней имя умершего мужа и имя царя русов и удалились». Церемония погребения завершилась повальным пьянством.

Семирадский Г. Похороны руса

Научная добросовестность требует в этом месте предоставить слово норманистам, поскольку они до сих пор уверены, что купцы «ар-Рус» - это викинги. Послушаем, например, как комментирует Ибн-Фадлана И. Г. Коновалова: «Установлено, что описанная Ибн-Фадланом обрядность и внешний вид русов выдают в них скандинавов…» [Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 2000, с. 215]*.

* Ссылаюсь на это издание в особенности потому, что оно рекомендовано Министерством образования России в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений. Между тем сборник целиком отдан на откуп ученым норманской школы. Иные точки зрения там просто не допускаются – это видно хотя бы по приведеной цитате.
Попутно замечу, что норманский взгляд на русов Ибн-Фадлана уже получил экранное воплощение - в фильме «13-й воин» (1999 г.), где арабского посланника играет Антонио Бандерас. Начало этого фильма является экранизацией отрывка Ибн-Фадлана о посещении им дома русов, которые, естественно, все до одного оказываются нордическими «белокурыми бестиями». Скоро, наверное, услышим, как в каком-нибудь историческом боевике князь Святослав заговорит по-шведски.

Ну уж, прямо-таки и «выдают»! Что же установлено на самом деле?
Начнем с внешнего вида. Ни один источник не ассоциирует викингов с красным светом. А вот русов – неоднократно. Например, в «Искандернаме» Низами Гянджеви говорит:

Краснолицые русы сверкали. Они
Так сверкали, как магов сверкают огни.

Епископ кремонский Лиудпранд заметил, что воинов князя Игоря «греки по внешнему виду называют русиями»; в данном случае немецкий писатель имел в виду греческое слово «росиос» - «красный, рыжий». Примеры можно продолжить.

Далее. Если принять за данность славянское происхождение купцов «ар-рус», то Ибн-Фадлан имел полное право сравнить русов с пальмами, так как по антропологическим данным «поляне» значительно превосходили ростом восточных славян (самыми низкорослыми из них были кривичи – около 157 см, древляне и радимичи, как правило, «перерастали» отметку 165 см) [Вернадский Г. В. Древняя Русь. Тверь; Москва, 2000, с. 333].

Таким образом, остается погребальный обряд. Действительно ли он «выдает» в умершем русе «скандинава»? На самом деле археологами установлен лишь тот факт, что на всем европейском побережье от Финляндии до южной Франции встречаются следы сожжений в ладье. Разумеется, для норманистов этого вполне достаточно. Викинги! Ведь после трудов Байера, Шлёцера и их последователей в Европе шага шагнуть нельзя нельзя без того, чтобы не наступить на могилу викинга. Но давайте посмотрим, какое отношение имеют эти захоронения к скандинавской погребальной обрядности.

Согласно археологическим данным в раннем железном веке в Скандинавии, как и у славян, практиковалось трупосожжение. В эпоху поздней античности кремация постепенно вытесняется обрядом трупоположения, и в VI-VIII вв. (так называемый «вендельский период») захоронения по обряду сожжения в среде знати исчезают полностью. Для этого периода характерно пышное погребение вождей в ладье, сопровождаемое жертвоприношением животных. Но эпоха викингов (IX-XI вв.) опять приносит новшество. Обряд захоронения конунгов в ладье сохраняется главным образом в сердце «викингской» Швеции – в Упланде, а на побережье страны получает распространение обряд сожжения в ладье. Даже норманисты не отрицают, что сама география подобных погребений свидетельствует в пользу культурных влияний извне*. При этом крайне любопытно, что «вендельских» захоронений в ладье вне Швеции в эпоху викингов вообще не обнаружено.

* Например, Г. С. Лебедев предполагает, что обряд сожжения в ладье занесен в Швецию с Аландских островов [Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. Л., 1985].

Кто же мог повлиять на шведов, заворожив их огненным спектаклем? Саксон Грамматик, говоря о войне датского конунга Фротона III с русами («рутенами»), упоминает, что после одного сражения этот предводитель данов отдал распоряжение сжечь тела убитых «рутенских» вождей «на кострах, воздвигнутых в собственных кораблях». Точно так же даны похоронили своих собственных павших «королей и герцогов». Саксон не уточняет, какой стороне принадлежал данный обряд – датской или рутенской. Но этот эпизод позволяет установить, что сожжение в ладье впервые появилось у народов южного побережья Балтики – русов или датчан, а, может быть, у тех и других одновременно.

Поистине изумительна норманистская трактовка других деталей описанного Ибн-Фадланом обряда погребения. Вот что пишут, к примеру, в своем совместном труде два современных английских ученых: «…в 921 г. арабский путешественник стал свидетелем их (то есть русов, которых авторы признают, естественно, викингами. – С. Ц.) погребального обряда – сжигания на корабле. Его поистине бесценное описание дошло до нас, в противном случае о многих деталях мы могли бы только гадать» [Пенник Н., Пруденс Д. История языческой Европы. СПб., 2000, с. 246].

Слова самих авторов выглядят не менее бесценным свидетельством научных методов норманизма. Ибо, как выясняется, погребальный обряд, описанный Ибн-Фадланом, стал «скандинавским» лишь потому, что ибн-фадлановские русы заранее зачислены в викинги.

Скандинавских параллелей «многим деталям» обряда сжигания в ладье попросту нет, иначе о них нечего было бы и «гадать». Например, археологи отмечают, что «в большинстве курганов, датируемых эпохой викингов, похоронены в основном мужчины, но в Скандинавии обнаружены и женские могилы, очень богато убранные» [там же, 254]. Однако совместные мужские и женские захоронения в Скандинавии отстутствуют. А в славянском Поморье они есть, например, в Прютцке. Ритуальное убийство лошади и собаки известно как у скандинавов, так и у славян, а вот петухов в более позднее время резали с магическими целями преимущественно на Украине. Нет в скандинавской археологии и мифологии ничего похожего на три столба, являющихся входом в загробный мир. Зато у балтов в царство мертвых, во владения бога Дивса, вели трое серебряных ворот. Балто-славянские культурные связи хорошо известны, чего не скажешь о скандинавском влиянии на балтскую мифологию.

Приведенных примеров достаточно, чтобы увидеть, что ничего специфически скандинавского обряд сожжения в ладье не содержит. К тому же обряды – дело наживное и переменчивое: сегодня они одни, завтра другие. Нет ли у Ибн-Фадлана более существенных признаков этнической принадлежности купцов-русов? – А ведь не без того. Так, Ибн-Фадлан говорит, что с каждых 10 000 дирхемов жене купца-руса полагалось монисто. Согласимся, что несколько тысяч арабских монет, найденных в Швеции, не дают повода считать этих счастливых женщин, увешанных монистами из дирхемов, шведками – едва хватило бы наполовину одного такого украшения. Между тем в киевском некрополе женщины с такими монистами имеются, и облачены они в славянское платье.

Кстати, о моде. Кто покажет мне скандинавскую могилу, где бы покойник был облачен в хазарскую куртку, кафтан, шаровары и сапоги?

Впрочем, если читатель уже утомлен археологией, то можно поговорить о вещах нематериальных - о языке. Переводчиками Ибн-Фадлану в его путешествии по Волге служили тюрок Такин и «славянин» Фарис. Ибн-Фадлан не называет по имени того из них, при помощи которого он разговаривал с русами. Читатель, догадайся, кто бы это мог быть? (Вообще, из сочинений норманистов можно вынести убеждение, что добрая половина древних славян окончила скандинавское отделение Института иностранных языков.)

Но самым важным признаком для этнической характеристики русов Ибн-Фадлана является не погребальный обряд, не покрой одежды, даже не язык. В конце концов то и другое, и третье подвержено изменениям, инокультурным влияниям. Дольше всего сохраняют самобытность общественные отношения народов. И об этой стороне жизни русов Ибн-Фадлан оставил нам весьма интересное свидетельство. Если присмотреться к торговому коллективу купцов-русов, то можно увидеть, что состав его довольно сложен. В нем выделяется глава («выдающийся муж») и несколько категорий домочадцев, которых Ибн-Фадлан объединяет термином «люди дома». В число последних входят кровные родственники, лично свободная прислуга (включая дружинников) и рабы. В Западной Европе такой тип социума известен с VIII в. Скажем, в Скандинавии он носил название «двор» (hus). Однако торговые коллективы скандинавов (felag) в эпоху викингов никогда не создавались на основе кровнородственных связей. Не то было на Руси, где еще в XIII в. встречались торговые союзы родственников [cм. Калинина Т. М. Термин «люди дома» («ахл аль-байт») у Ибн-Фадлана по отношению к обществу русов. В кн.: Древнейшие государства Восточной Европы. М., 1995, с. 134-138]. И нашим летописям прекрасно знакомы «дома» Ибн-Фадлана: например, «дом» Симона-варяга, прибывшего на службу к киевскому князю с 3000 своих дворян и домочадцев, и «дом» из 1700 человек киевского боярина Родиона Несторовича, перешедшего на московскую службу. По всему выходит, что купцы-русы Ибн-Фадлана являются выходцами из славянского, а не скандинавского мира.

Что же мы видим в итоге? На наших глазах норманистский «дом» для ибн-фадлановских русов с грохотом рухнул, по причине того, что был возведен на песке. Зыбучем песке норманской теории.

history_club